закрыв глаза, скрыв огонь изумрудных глаз за трепетными веками, Персефона кружилась в круге лунного света. старый городок спал, крепко обьятый старым добрым Морфеем*, и никто, конечно, не видел, как танцует в одиночестве дочь богини. старушка Деметра*, махнув рукой на беспечное поведение дочери, давно спала в чертогах мраморного Олимпа.
никто не видел? нет, это не свосем точно. никто из смертных. но этой ночью не только Селена задумчивым взором провожала стройную девушку. скрытый в тени, невидимый глазу смертных, неподвластный Морфею, смотрел на танец самый сильный и, как говорят люди, не смеющие произносить его имя вслух, самый страшный из всех богов.
на первый взгляд, он мало чем отличался от остальных олимпийцев и даже смертных. Высокий, угрюмый, вечно одетый во все черное, золотые, усыпанные камнями перстни и браслеты белого золота сверкают всегда на его руках. длинные иссиня черные волосы схвачены остролистовой ветвью в хвост. черты лица его благородны, но берегись заглянуть ему в глаза. говорят, на самом дне его чернильно-черных глаз плещется первозданный, жуткий холод, и от одного только взгляда сковывает страхом. даже боги говорят - у Аида* камень в груди - не сердце.
но зачем он каждую ночь приходит на морской берег и смотрит на хмельной танец этой девчонки? на шелохнувшись, стоит до того часа, пока розовоперстая Эос не возвестит о восходе солнца холодными брызгами в изумрудной траве.
а молодой богине не ведом страх, не ведомы ей легенды о кознях Эриды*, о беспощадной жестокости бога подземного мира, которого только, пожалуй, один Зевс не боится. обув ноги в сандалии и накинув на плечи легкий пеплос, спешит она домой. а вслед ей неслышно вздыхает тот, кого боится сам Арес*...
Персефона - девушка-солнце, девушка-весна, в которой смешались хмель знойного греческого лета и бурное цветение ранней весны. В рыжих ее косах гуляет ветер, в тонких руках с голубыми жилками свежесть молодости. Не оставляла она равнодушными ни богов, ни смертных мужчин.
С восходом солнца спускался в свое подземное царство и Аид. Высокие своды подземных чертогов хранят вековечный холод, свободно гуляет эхо, ударяясь о каменные стены. Эхо от криков, рыданий и тщетных молитв о пощаде несчастных грешников, эхо стенаний разносится от зловонных берегов Стикса* до молочных, спокойных вод Леты*. Из века в век, не зная суток, недель и годов, мрачный Харон* отвозит заблудшие души; ведет свой бесконечный суд Аид, решая, кому суждено быть обреченным на вечные муки Тартара, кому - на блаженство Елисейских полей, а кому определено бесконечное, безрадостное одиночество и пустота Асфоделевых лугов*.
Здесь и находится мрачная обитель Аида. Веками влачит свое одинокое существование, среди безрадостной темноты, без единого луча света, вечно угрюмый бог.
Когда он впервые увидел Персефону? Когда впервые подумал что вот он - его лучик света? Когда решил, что ей суждено принадлежать ему?
Солнце давно стоит высоко над Олимпом, над давно пробудившейся агорой*, над оликовыми рощами, а Деметра все не дождется свою дочь. Качает головой, досадуя на легкомысленную девчонку.
... а подземном царстве плачет рыжеволосая красавица, жалея о прошлой свободе, о солнечном свете, о танцах с нимфами, о веселых пирах бессмертных.
Ласково - совсем неожиданного для такого как он, - Аид берет ее за руки и просит, пытаясь заставить ее снова улыбаться - ах, знать бы как!
- станцуй для меня.
Удивленно смотрит притихшая девушка. За угрюмым и усталым лицом брата Зевса не разглядеть чувств, но глаза будто уже не бездонные колодцы - то темный, но теплый агат.
И, внезапно вкочив на ноги, закинув руки за голову и откинув красивую шею, подставив холодным лучам синего пламени высокую крепкую грудь, отставив одну ногу, она начинает кружиться. Легкая туника обнажила гладкое белое плечо, натянувшаяся ткань обрисовала соблазнительный контур груди. Девушка-танец, девушка-песня... и затаив дыхание, жадно ловит движения гибкого тела глазами Аид, и теплеет его взгляд, и разглаживается лицо.
Спешит в подземное царство разгневанная Деметра, жаждет вернуть украденную дочь - единственную отраду.
Аид сажает Персефону себе на колени, вкладывает в розовые уста сочные зерна граната, и девушка наконец улыбается ему.
Деметра молит Зевса, молит Ананке*, но тщетны ее мольбы. Ни человек, ни бог, вкусивший какой-либо плод из садов Аида, уже никогда не вернется назад.
Страшен в гневе Зевс, жестока в мольбах мать богиня. Но поздно, и лишь на одно согласен бог преисподни - каждую весну, до конца осени, до первых желтых листьев, он отпускает Персефону к матери, и расцветает ее серце горячей радостью. Окружают жену Аида боги милостью и сочувствием - еще бы - быть замужем за этим вечно угрюмым одиночкой!
И лишь Персефона знает, что в груди у подземного владыки совсем не камень - живое, горячее сердце. Просто только ей суждено было его отогреть.
чернилами на манжетах
